Командировка [litres] - Борис Михайлович Яроцкий

«девятку» в первом часу ночи, когда машина направлялась в город. Возвращалась обратно — в третьем часу. «Девятка» остановились возле ларька, работавшего круглосуточно, Степанюк взял блок сигарет «Опал».

Об этом своем подозрении бывший прапорщик доложил председателю Союза офицеров и передал ему групповой снимок. Кадр из этого снимка — портрет Степанюка — израильский гость показал Вите Кувалде.

О том, почему внезапно исчез Витя Кувалда со своими рэкетирами-спортсменами, Михаилу Спису гадать не пришлось: это их озадачил израильтянин. Видимо, хорошо заплатил, если вдруг от рэкетиров очистился рынок. Миша не возражал, что разборочное дело взял на себя главный рэкетир города. Досадно было, что Остап Паперный ограничился, по всей вероятности, ликвидацией только непосредственных испонителей. Могущественных заказчиков беспокоить не решился. Такого же мнения был и Иван Григорьевич. После похорон супругов Паперных об этом они говорили обстоятельно. Миша не стал скрывать, что сведения о полковнике американской армии ему сообщил сын убитого офицер МОССАДА. Эта новость Ивана Григорьевича не удивила.

— ЦРУ и МОССАД тесно сотрудничают, — сказал он. — Да, собственно, и финансируются из одного источника. Как мне доверительно сообщили в Москве, МОССАД заполучил списки нескольких наших резидентур у последнего председателя КГБ. Этот же председатель по распоряжению последнего Генсека продал американцам и систему подслушивающей аппаратуры в новом здании их посольства. В свое время в здании, где сейчас располагается посольство, американцы ободрали стены, выискивая «жучков». Но утечка информации была еще целых полгода.

— Значит, «жучки» были спрятаны умело? — заинтересованно спросил Миша.

— Их нашли, но не сразу.

— И где же они были?

— Один — в самом безобидном месте — над столом посла в государственном гербе, точнее, в глазу орла. Для этого «жучка» принимающей антенной служила стена жилого дома, что стоял через дорогу.

— Этот ваш председатель и антенну продал?

— Продал.

— Вот тебе и член ЦК! Правильно, что этих гадов…

— Я далек от мысли, что все они гады, — говорил Иван Григорьевич, как бы защищая свою организацию. — Некоторые из них действительно поменяли шкуру. В мире наживы это всегда было так. Разве Остап Рувимович тебя не просвещал?

— Иван Григорьевич, я не из его ведомства, — обиделся Миша. — Он не делал даже попытки меня купить. Да и сам он вряд ли кому продастся.

— Если он служит только за деньги, — уточнил Иван Григорьевич, — то за такого человека поручиться нельзя. Здесь все зависит от размера гонорара. Каких-то десять лет назад мы покупали информацию у того же МОССАДА. Но сегодня российская разведка — я так понимаю — вряд ли что покупает. Безденежье. Сотни миллиардов рублей уворованы, переправлены за рубеж. В виде слитков золота. Но с нищей российской разведкой друзья России несомненно делятся. Ведь главный противник у России — прежний. Сейчас он в самой свирепой силе. Жаль, друзей растеряли. На то была воля нашего противника.

То, о чем говорил профессиональный разведчик, вчерашний военпред вчерашней армии воспринимал как личную утрату. О многом он догадывался. Но правды никогда ему не говорили ни с экрана телевизора, ни с трибуны служебных совещаний. До всего он доходил сам.

— Иван Григорьевич, вы допускаете, что Остап Паперный знает больше, чем знают американцы? Я имею в виду в отношении вас?

— Может быть, — ответил тот. — Хотя в розыске особо опасных для Вашингтона агентов они часто действуют совместно… Допускаю, что Паперный предупредил меня из добрых побуждений. Но над всякими эмоциями, в том числе и над чувствами землячества, довлеет интерес. Рано или поздно ЦРУ меня выследит, постарается переправить в Штаты.

— А не легче им будет на месте вас ликвидировать?

— Легче. Но им нужно сначала убедиться, что я передавал в Москву.

— А ваше начальство, если оно продажное…

— У продажного начальства, Миша, всегда найдутся подчиненные, для которых Родина — не товар для продажи.

— И вас в Штатах могут запрятать за решетку?

— Таких, как я, Миша, за решетку, не прячут. Раньше могли бы. С целью обмена. Но в последние годы, насколько мне известно, агентов, пойманных на территории Союза, уже давно с почестями отправили домой.

— Значит, вас… — Миша недоговорил, но по его тревожным глазам Иван Григорьевич понял, о чем он хотел спросить.

— Да, Миша, там, за океаном, мне уготован электрический стул. — И вдруг задорно-весело улыбнулся: — А кто дело наше сделает? Мы начнем его со встречи с проповедником.

— С Эдвардом Смитом? Это — можно.

— Вот видишь, имя ты сразу запомнил. А фамилия у него самая простая и самая распространенная в мире… Я надеюсь на тебя, Миша…

Михаил не стал вдаваться в подробности, как он организует встречу. Дождавшись темного времени, он уехал в областной центр.

Погода опять испортилась. С утра еще был мороз. Сквозь высокие перистые облака размытым желтком смотрело холодное солнце, взбадривало город вечной надеждой, что после зимы настанет лето.

К полудню белесое небо покрылось тучами. Стало моросить, образуя хрупкий гололед, и город, как человек в несчастье, почернел, выглядел угрюмым, насупленным, и эта угрюмость невольно передалась его жителям. Возникало предчувствие близкой беды.

Анастасия Карповна, захватив детские саночки, сходила на рынок, купила — довольно дешево — ведро картошки, литровую банку подсолнечного масла, полпуда муки и кое-что по мелочам. Со вчерашнего дня у нее появились деньги: на барахолке Любочка продала ее цигейковую шубу — все равно шуба неотлучно висела в шкафу, который год напрасно занимала место.

В позапрошлую зиму эту шубу намеревалась она передать в село племяннице Зое, Мишиной сестре. Вовремя не передала, а теперь нужда заставила продать — нужно было выхаживать Ивана Григорьевича. Тот аванс, который еще в начале октября дал ему Славко Тарасович, остался у Забудских — их сынок Женя пропил. Свою зарплату она уже не видела три месяца, и никогда не видел свою пенсию Иван Григорьевич.

Скоро у нее в кошельке будут живые деньги, да не простые, не карбованцы, а гривни, отпечатанные не где-нибудь, а в самой Канаде. Правда, металлическую мелочь — копейки — штамповали не за бугром, а в областном центре Украины на тепловозостроительном заводе. Тепловозы давно уже не выпускали — не было комплектующих, которые изготовлялись в России, но через таможню их не пропускали, зато десятками тонн штамповали двадцатипятикопеечные монеты. С введением гривни миллионеров резко поубавится. Не станет миллионером и Анастасия Карповна. Вместо двух миллионов карбованцев ей пообещали платить двадцать гривен, то есть одну купюру с изображением поэта-революционера Ивана Франка.

Рынок, в смысле базар, был далековато, но Анастасия Карповна шла пешком. Троллейбусы не ходили — не хватало электричества, хотя в соседнем большом городе был пущен еще один атомный реактор. Энергию этого